«Кто-то рассказал о смерти Высоцкого. Гомельский крикнул «ты идиот» и выгнал из раздевалки». Дух советского спорта – в историях Сергея Тараканова

Чемпион Сеула-88 рассказывает.

Сергей Тараканов – один из самых титулованных отечественных баскетболистов. Он абсолютный лидер по количеству матчей за сборную СССР: за 11 лет в национальной команде Тараканов провел больше 400 игр, а по наградам уступает только легендарному Геннадию Вольнову.

Международная федерация признала тот вклад, который внес Тараканов в развитие российского и европейского баскетбола, и в начале апреля 2021-го включила его в свой Зал славы.

В этом интервью – десятки историй:

• о Владимире Кондрашине и Александре Гомельском;

• о поражениях на Олимпиаде-80 и на Евро-87;

• об атмосфере Олимпиады-88;

• о детстве в Красноярске;

• а еще о жизни в Бельгии, бильярде и, конечно, мотоциклах.

Лодейное Поле, пандемия-2020

Тараканов родился в небольшом городке Лодейное Поле – 230 км от Ленинграда. Первые несколько месяцев его жизни прошли именно там. В 2020-м Сергей Николаевич вернулся в родной город и понял, что там немного изменилось.

«В прошлом году впервые с того самого времени, как меня оттуда увезли, я побывал в Лодейном Поле, – говорит Тараканов. – Была пандемия, мы сидели на даче и скучали. Решили съездить на Валаам, в Питер и Петергоф. По пути заехали в Лодейное Поле, где я давно хотел побывать, все же в моем паспорте в графе «место рождения» стоит Лодейное Поле – очень красивое название. Обычный райцентр. К сожалению, не всегда красивый. Нашел роддом, где я родился. Спросил у местных: «У вас был здесь роддом в 1958 году?», на что мне ответили: «Конечно, был. Он у нас один». Я сфотографировался около приемного отделения и поехал дальше.

Мой отец из-под Пскова, а мама из Сибири: родилась в Кемерово, жила в Красноярске. Когда мне было три года, в 1961-м, меня увезли в Красноярск, куда отец после Института инженеров водного транспорта получил назначение на речфлот. Разумеется, я ничего не помню».

Красноярск, первый тренер

В Красноярске Тараканов прожил до декабря 1974 года. Именно в этом городе он начал заниматься баскетболом. Это случилось в 1972 году.

«В моей жизни всегда присутствовал какой-то спорт, – вспоминает Тараканов. – Но так было у всех детей. Играли в хоккей, рубились во дворе, где была площадка. Ходили на лыжах с отцом, практиковали другие зимние виды. Бегал за школу, стоял на футбольных воротах, играл в баскетбол на школьных соревнованиях. На городских соревнованиях всегда проблемой было пойти в другой район, потому что там могли навешать. Несколько дней собирали команду поддержки, чтобы они шли с нами. Случалось, иногда навешивали, но мы все равно ходили и играли. Мне очень нравилось.

Мы играли в футбол и катались на коньках на стадионе «Рассвет», где я, кстати, в 2019 году выступал на зимней Универсиаде в качестве посла. Привез жену и ребенка, которые никогда не были в Красноярске. Там я был в качестве випа, смотрел соревнования, проводил награждения и даже что-то сказал. В километре от этого стадиона я раньше жил и вот спустя столько лет снова оказался в этом месте. Было интересно».

Известная история: Тараканов хотел заниматься баскетболом, но не знал, куда пойти. Спортивную школу пришлось искать самостоятельно.

«Пошел и нашел детско-спортивную школу, которых было не так много. Она называлась «Энергия». Моим первым тренером стал Василий Репита. Шел 1972 год, мне 14 лет. Я был достаточно длинным, и тренер сказал: «Хочешь заниматься – приходи». Конечно, я хотел, мне очень нравилось, я прямо фанател. Это был свет в окошке.

Параллельно я занимался в математической школе и музыкальной школе по классу фортепиано и аккордеона (отучился три года плюс два года с частным учителем), но через какое-то время музыку забросил. Жалею, конечно. Кстати, когда поступал в музыкальную школу в Красноярске, конкурс был 16 человек на место – показатель популярности. Сейчас у меня есть и аккордеон, и пианино, но я на них сыграть мало что могу, хотя занимался несколько лет. Баскетбол победил – меня прямо очень шкварило. Тренировки проходили по два-три раза в неделю, и я горел энтузиазмом».

В 2020-м не стало заслуженного тренера Василия Репиты. С ним Тараканов поддерживал отношения до самой смерти.

«С Василием Васильевичем у нас были разные периоды, – говорит Тараканов. – Последние годы с уходом его жены Ирины Дмитриевны он остался один. Активный баскетбол для него в силу возраста закончился, учеников – полгорода, но все равно одиноко. Мы часто по телефону разговаривали. Сразу после Игр-88 он стал проводить мой турнир, я его поддерживал, приезжал не раз в Красноярск, привозил призы, но он оставался таким локальным, развития не было, я несколько раз проводил турнир в Москве и Подмосковье. Тренеру это не понравилось, мы даже повздорили. Потом, конечно, все наладилось, да и турнир вернулся в город. А в ноябре 2020-го Василий Васильевич ушел… Я ему, конечно, благодарен за те первые годы в спорте, за уроки правильного отношения к тренировкам. Как многие детские тренеры, он был энтузиастом и привил во мне любовь к баскетболу. Он реально жил в спортзале: сам печатал номера на майках, ходил в школы, наставлял на путь истинный, общался с родителями. В Красноярске его все знали, помнили и хотели помочь».

Мюнхен-1972, знакомство с кумирами

В 1972 году сборная СССР выиграла золотые медали на Олимпиаде в Мюнхене, и эта победа навсегда осталась в памяти Тараканова.

«Профессионально моя семья спортом не занималась: мама играла только в институте, но это все уровень физкультуры в вузе, – рассказывает Тараканов. – Однако спорт в семье так или иначе присутствовал. Когда были чемпионаты мира по хоккею, у нас часто собиралась компания друзей родителей. Меня не гнали спать: застолье, гитара, хоккей, болели, кричали. С Европой шесть часов разницы, и все эти матчи всегда были глубокой ночью, с утра взрослым надо на работу, а мне в школу. Я помню все эти зарубы: СССР – Чехословакия, СССР – Швеция. Расклады в турнирной таблице, подсчеты. Мы кричали, визжали, все происходило в маленькой хрущевке.

А вот баскетбол показывали очень редко. Изредка второй тайм ЦСКА – «Динамо», больше особо ничего не помню. И тоже все глубокой ночью. Разумеется, я все смотрел. Финал Олимпиады смотрел и уже не раз говорил, что расстроился, когда мы вроде бы уже проиграли, я ушел в смежную комнату, а когда началась переигровка трех секунд, я стал в притолоке и после того, как забил Белов, прыгнул от радости и чуть сознание не потерял – едва башку себе не проломил. Это, конечно, было что-то невероятное.

Позднее, когда меня уже позвали в Ленинград, мое первое знакомство состоялось с Александром Беловым и Владимиром Кондрашиным. Не передать словами, что это для меня значило. Я ведь был совсем правильным: пионер, один сын в семье, всем ребятам пример, читал много книжек – это все про меня. Поэтому встреча с такими людьми стала для меня очень эмоциональной. У меня были вырезки из журнала «Спортивные игры», где на знаменитой фотографии изображена олимпийская команда 1972 года. А потом стал играть против них. Даже не верилось вначале».

Поезда, Александр Мелешкин

Особые воспоминания Тараканова связаны с железной дорогой. Воспоминания не самые приятные.

«В Красноярске мы редко играли в финалах всесоюзных соревнований, было непросто биться в первенствах Сибири и Дальнего Востока, – вспоминает Тараканов. – Единственный раз мы поехали на финал первенства России 1973 года в Грозном, где заняли шестое место. Тогда не летали на самолетах, потому что после авиакатастрофы и гибели одной красноярской команды тренер невзлюбил самолеты, и мы добирались на поездах: трое суток в плацкарте, ноги свисают в проходе. Иногда ложились на третью полку: там высоко и не мешаешь проходу людей. Чего говорить – когда я играл в ЦСКА, часто ездили в купе с Вовой Ткаченко. Мне не хватает буквально нескольких сантиметров, чтобы нормально себя чувствовать. Утром сложно было разогнуться. А у Ткача коронное место было наверху, и он клал ноги в багажное отделение. Не думаю, что это хорошо для спины. Настоящая мука для больших игроков. До сих пор ненавижу эти поезда.

На каникулах мы часто ездили на региональные соревнования. Были в Улан-Удэ, Ангарске, Томске, Кемерово, Омске, в близлежащих городах, даже в закрытых городах края, куда пускали только по пропускам: Красноярск-26, Красноярск-45. Мы зарубались со многими, но главным конкурентом был Норильск. Там я никогда не был. Впервые побывал пару лет назад, когда выступал по просьбе ЦСКА».

Главной звездой Норильска был Александр Мелешкин, будущий 12-кратный чемпион СССР в составе московского ЦСКА.

«Он и водил, и бросал с двух рук, то есть был феноменом, на который ходили смотреть. Это был Майкл Джордан местного разлива, на него все равнялись. Больших баскетболистов не было, но вот именно Мелешкин за счет дриблинга многих удивлял. Даже в Америке его отмечали. Для него было все равно, с какой руки забивать – с правой или левой. Он невысокий, имел низкий дриблинг. Иногда заигрывался, но мог обвести всю команду».

Красноярское море, походы

Несмотря на то, что учеба и баскетбол занимали большую часть времени, в жизни Сергея Тараканова были и другие увлечения.

«Я застал времена, когда был только один выходной – воскресенье, – вспоминает Тараканов. – По субботам все работали, в воскресенье отец с матерью отсыпались, а я встаю с утра пораньше и глажу форму: трусики атласные, маечку с номером, укладываю кеды китайские с носками, связанными бабушкой. Вообще я сова – ложился поздно и любил поспать побольше утром, и это всегда было проблемой. Потом шел на троллейбус и ехал на тренировку. Это было счастье!»

Сергей Тараканов часто ходил в походы с семьей.

«У родителей была своя компания, мы ходили на Красноярское море – водохранилище на Енисее, которое образовалось после строительства красноярской ГЭС. Поездка туда была целым приключением, особенно когда стало два выходных на неделе. Мама заранее готовила съестные припасы, мы с огромными рюкзаками отправляли на Речной вокзал, садились на «Ракету» и спустя час оказывались в Дивногорске. Там в битком набитом автобусе ехали на ГЭС к водохранилищу, где уже дежурили лодочники и за трешку отвозили подальше от берега. Пока плывешь, выбираешь какое-нибудь место: «Давайте здесь остановимся». Остановились, в ночи разбили палатку, развели костер, сделали шашлык, который был самым вкусным в мире! Но его всегда не хватало. В пять утра сам встаешь на рыбалку, а если еще что-то поймаешь, вообще здорово.

Когда в 2005 году заболел отец, я полетел в Красноярск и находился там достаточно долгое время. Однажды попросил товарища по юношеской команде: «Давай съездим на Красноярское море». Съездили… Понял, что ничего там не поменялось, кроме того, что киоски стоят с западными напитками. Паромщики те же, деньги те же, только теперь российские. Меня это, честно говоря, удивило. Был август, самое раздолье, и огромные слепни, которые отрывают кожу прямо с мясом. Но тогда это был кайф! Даже мошка не мешала: стоишь на рыбалке и постоянно снимаешь с себя этот гнус. Но было здорово…»

Ленинград, Корабелка

Когда Тараканов оканчивал среднюю школу, слухи о его баскетбольных успехах долетели до Ленинграда. Руку на пульсе держал главный тренер «Спартака» Владимир Кондрашин, по заданию которого в Красноярск отправился селекционер Геннадий Николаев, уговоривший 16-летнего юношу и его родителей перебраться в город на Неве.

«Я учился хорошо и довольно легко, – вспоминает Тараканов. – Мама меня настраивала на золотую медаль, чтобы я поступил без экзаменов. Ее мечтой был МГИМО. Думаю, что даже с медалью это была утопия, даже по тем временам. Во всяком случае она меня ориентировала на Москву и Ленинград. Я до последнего момента не знал, куда идти дальше, и баскетбол мне в этом плане помог, потому что все, так или иначе, сложилось.

У «Спартака» кораблестроительный институт был профилирующим вузом. Правда, я не знаю ни одного баскетболиста, кто после его окончания работал бы по специальности. Последние полгода школы я учился в спортивном интернате № 62 в Ленинграде, а после окончания школы поступил в Корабелку. Переезд из Красноярска случился буквально через три дня после визита Николаева, 24 декабря 1974 года. Кстати, я никогда не спрашивал у родителей, почему они так быстро согласились меня отпустить. Видимо, им пообещали, что все будет в порядке с институтом, чего очень хотела мама. Не обманули…

Не могу сказать, что в Ленинграде у меня был культурный шок. Помню, когда первый раз попал на Невский, был под впечатлением. Залитый огнями Невский проспект тогда казался чем-то невероятным. Там кипела жизнь, горели огни, ездили машины, работали кафе, рестораны, кинотеатры».

Общага, спаренные матчи

«Первые дни я жил не в Ленинграде, а в пригороде, в Вырице, у того самого Николаева, который за мной приезжал, – рассказывает Тараканов. – Потом меня поселили на стадионе имени Ленина, где мы в одной комнате жили с Валерой Диевым, сейчас он президент федерации баскетбола Санкт-Петербурга. Была такая история – он до сих пор ее вспоминает. Мы жили в спортивной гостинице общежитского типа. В комнатах много кроватей, по сути, нары. Мне 16 лет, живем вчетвером. Я сплю наверху, ночью загулявший сосед долго скребется в окно, потом залезает через форточку, наступает на меня и идет дальше. Я даже не проснулся. Вот какое было здоровье – лом!»

Дальше было общежитие интерната.

«Это была школа: на нижних этажах учились, на верхних жили. В нашей комнате было 8-9 баскетболистов, но они все разъехались на новогодние каникулы. Я ждал несколько дней, пока все приедут. Гена Капустин, Саша Ермолинский, Александр Белостенный, Никита Ванькаев, Серега Алексеенко – наша компашка. Система была такой: в одном месте собирали талантливых ребят со всего Союза. Меня, кстати, никогда не вызывали в сборную России, РСФСР. А вот Мелешкин ездил. Говорили, что меня прятали. Может, и правильно.

К основе стали подпускать не сразу. Сначала я тренировался с дублем, но постепенно давали минуты и в основе. Были моменты, когда я проводил полный матч за дубль, а потом еще и полный матч с аутсайдером, но за основу. Причем один матч шел за другим, и на все хватало сил, потому что эмоции переполняли, ведь мне давали играть».

Чемпионство «Спартака», пионеровские колонки

В 1975 году ленинградский «Спартак» стал чемпионом СССР. Сергей Тараканов был на финальном матче и видел, как Сергей Кузнецов забил победный мяч.

«Это был конец марта, и я как раз прилетел из Красноярска, – вспоминает Тараканов. – Был ведь скандал: дескать, я бросил команду и уехал в Ленинград. Но я уехал с условием, что вернусь играть за Красноярск на важных соревнованиях в зоне Сибири и Дальнего Востока. На мартовские каникулы полетел в Красноярск. Играли мы в Ангарске, и я приехал с приличным прогрессом: тренировался ведь уже не 2-3 раза в неделю, а ежедневно, а то и по два раза в день. Люди собирались смотреть, как я сверху забивал на разминке – тогда это была редкость. И вот после окончания этих соревнований, прилетев в Ленинград, я прямо с сумкой отправился в «Юбилейный». По-моему, успел не на всю игру, но вот бросок Кузнецова помню. Весь Ленинград, конечно же, сошел с ума. И я в том числе, потому что я уже был в «Спартаке». Ни о каком ЦСКА я тогда не думал, даже мыслей не было».

В 1976 году в Ленинград переехала мама Сергея Тараканова Наталья Васильевна, которая стала работать в городской прокуратуре.

«Я был маминым сыном. Не в том смысле, что размазня, а в том плане, что мама оказывала на меня большое влияние, поддавливала, чтобы я учился хорошо, и ругала, если что-то не получалось. Катализатором стал мой отъезд. После этого родители развелись, мама перебралась в Ленинград, а «Спартак» помог с работой – она стала работать в прокуратуре города. Год с лишним мы жили в коммуналке, потом дали однокомнатную квартиру. 18-метровая комната, мама спит на раскладушке, я на раскладном диване… Бытовые условия еще те. Кстати, о коммуналке тоже остались воспоминания. Это был самый центр, 500 метров от Дворцовой площади, 20-метровая комната, семь соседей и общая кухня. Не все соседи дружелюбные, но моя жизнь состояла из приездов и отъездов.

Мама так хотела уехать из этой коммуналки, что, когда дали квартиру, она переехала без меня и жила на 11 этаже без лифта, хотя коммуналка ей была удобна – десять минут, и она на работе. Я был в Америке в турне со сборной. Шел январь 1978 года, мы провели несколько матчей в Штатах, я накупил много вещей и непонято как из Шереметьево в Пулково их допер. И вот я на 11 этаж тащил эти вещи. Как у любого молодого идиота, у меня была мечта купить колонки. И из Америки я привез колонки Pioneer. Они до сих пор где-то валяются на даче. Они тяжеленные, их не поднять. Не могу представить, как я это все донес. Но это была мечта!»

Знакомство с Иваном Дворным

В Ленинграде молодой Тараканов познакомился с олимпийским чемпионом-1972 Иваном Дворным, причем это знакомство получилось весьма запоминающимся.

«Мне говорят: «Иди посмотри комнату в коммуналке». Комната не моя, просто мне разрешили там пожить, – рассказывает Тараканов. – И вот я захожу в эту коммуналку, открываю дверь в комнату, а она полностью пустая: двадцать квадратов, пятиметровые потолки, два окна, на полу лежат автомобильные резиновые коврики, и сидит компашка во главе с Иваном Дворным. Все выпивают. А я же знаю, кто такой Иван Дворный, он же на фотографии сборной, которая у меня на стенке висела. Он как раз освободился (в 1973 году Дворного посадили на три года за спекуляцию – Sports.ru) и, наверное, праздновал. Смотрит на меня: «О, молодой, заходи, давай…». Я отказываюсь, конечно.

Потом Дворный еще не раз приходил, в основном, денег перехватить. Здоровенный мужик, талантливый игрок. А эта посадка его, конечно, подкузьмила. Появились дружки, привычки и так далее. Для меня, молодого пацана, видеть все это было шоком».

Кондрашин, Фрателло

Первым большим тренером Тараканова стал олимпийский чемпион 1972 года Владимир Кондрашин.

 

«Кондрашин отличался любовью к деталям, какой-то крестьянской сметливостью, – говорит Тараканов. – Он ведь был самоучкой и подмечал все эти маленькие нюансы. Например, говорил нам, какой рукой лучше доставать мяч, как лучше накрывать, как дотянуться, как играть в защите. Но такого, как сейчас, когда тренеры объясняют игрокам от и до, ни у меня, ни у моих товарищей не было. Впервые я с этим столкнулся, когда в 1988-м начались контакты с «Атлантой Хоукс» и тренером Майком Фрателло. У нас было шесть молодых игроков, которые принимали участие в Летней Лиге, эдакая смешанная советско-американская команда: с нашей стороны Гоборов, Волков, Марчюленис, Жуканенко, Тихоненко. Сборная разделилась: часть уехала в США, другие в это время поехали в Австралию, где и встретились. Ребята, приехав из США, взахлеб рассказывали о новом опыте.

Информации было немного. Мы привозили журналы, методички. Видео было практически недоступно. Первый кассетник у меня появился в 1983 году после чемпионата во Франции, а в 1975-м и 1976-м видеомагнитофонов вообще не было. Кондрашин всегда просил привезти разные материалы. Он был сметливым и отличался натуральной дальнозоркостью. Кстати, он первым стал применять точечные хоккейные замены на 20-30 секунд: только на защиту или только на атаку. Он это чувствовал, хотя говорить особо не умел. Краснобаем точно не был. Всегда четко расставлял акценты: кто имеет право на какое-то действие, а кто нет».

Кондрашин, Гомельский, Блатт

Тараканов успел поиграть и у Кондрашина, и у Гомельского. Отношения двух великих тренеров были не самыми простыми.

«Помню, еще когда я был в «Спартаке», и мы играли в Москве в Ледовом дворце ЦСКА, Кондрашин сцепился с Гомельским, и они конкретно посылали друг друга, – рассказывает Тараканов. – Не помню причины, но, скорее всего, задели Сашку Белова. Против него ЦСКА всегда играл жестко, хотя Белов тоже был не подарок и мог локтями поработать. Я сидел рядом на замене и все слышал. Однако есть фотографии, где видно, что Кондрашин с Гомельским нормально общались, а с возрастом многое меняется. После моего ухода из «Спартака» в ЦСКА Кондрашин со мной 6-7 лет не разговаривал, а потом нормально общались.

Как большой организатор и администратор Гомельский был ближе к коридорам власти, тем более в Москве. Кондрашин никогда не был просителем и считал, что все должны быть благодарны за то, что в принципе играют в баскетбол да еще и получают за это деньги. Одна из его самых популярных фраз: «Вы у меня все сгниете в вонючей коммуналке». Это цитата. Не так давно я прочитал его биографию про трудное детство и юность и понял, откуда растут корни. Он ведь прошел очень сложный путь, что называется, от сохи, и всего добился сам.

Мне не нравилось, как Кондрашин пытался меня воспитывать, хотя вначале и выделял из многих. Мне кажется, отношение поменялось, когда я начал привлекаться в сборную СССР к Гомельскому. Кстати, это одна из причин, почему я перебрался из «Спартака» в ЦСКА. Оказалось, что у Гомельского не сильно все отличалось – это вообще отдельная история, – но факт в том, что я не люблю диктата. А они как раз были тренерами той формации, кто диктует. Можно быть очень жестким на площадке, но вне тренировки ты должен быть старшим товарищем и понимать, что мы делаем общее дело. Я ведь стараюсь на площадке и искренне пытаюсь сделать правильно, но, бывает, что-то не получалось. Совет нужен и подсказка, а не «убивание и топтание». Никогда этого не понимал. Такой была психология советских тренеров и системы подготовки в целом.

Наверное, из знакомых мне тренеров самый правильный с этой точки зрения – Дэвид Блатт, который нашел компромисс. Он мог быть жестким на тренировках, при этом был хитрым и знал, на кого кричать, от кого требовать. Но вне площадки – другое! Перед выходным в сборной России Блатт мог сказать: «Ребята, завтра у нас выходной, сегодня тоже вечер свободный, но не забывайте, что Москва – город греха». После чего сам с удовольствием шел получать удовольствие от свободы».

Театр Ленсовета, БДТ, Михаил Боярский

Питерский «Спартак» дружил с театром Ленсовета, худруком которого был Игорь Владимиров.

«Игорь Владимиров, муж Алисы Фрейндлих, дружил с Кондрашиным, – отмечает Тараканов. – Нас приглашали в театр Ленсовета, мы даже участвовали в капустниках, где были и Миша Боярский, и Серега Мигицко. Мы до сих пор общаемся. Несколько лет назад они приглашали меня на спектакль в Москве. Пошли с женой, а она в детстве целовала его портрет. А тут после спектакля за кулисами он идет нам навстречу. Для нее это был шок.

Мы с мамой довольно часто ходили в театры. Естественно, в Ленсовете посмотрели все, потому что дружили с театралами: ходили к ним на спектакли, они посещали наши игры. Встречались после матчей, были вечеринки.

С театралами Кондрашин поддерживал хорошее общение. Доставал билеты в БДТ, где я много чего посмотрел. Был на последнем спектакле Юрского перед отъездом в Москву.

Нашумевшая рок-опера «Орфей и Эвридика» с Альбертом Асадуллиным, красавец Захаров, который вдруг угодил в тюрьму на пике славы. Ходил на «Машину времени» в «Юбилейный», помню их концерт «Поворот». Пугачева с «Арлекино»… Это прямо вот мое».

США, рок-концерты, выставочные матчи

Самые яркие музыкальные впечатления остались от поездки в США.

«В Америке у нас всегда была серьезная культурная программа, – говорит Тараканов. – Помню, в Солт-Лейк-Сити нас вечером повели на концерт, где выступала группа The Pioneers. Мы и не слышали о такой, но впечатлились, ведь мы впервые побывали на рок-концерте. Ассистент Гомельского Юрий Озеров даже танцевал в проходе. Позднее мы были на «Чикаго», Red Hot Chili Peppers, Earth, Wind & Fire.

Концерт в Солт-Лейке проходил на 20-тысячной арене. Больше всего поразило, что на следующее утро мы должны были там тренироваться. Приезжаем, заходим в зал, а там все готово. Мы провели тренировку, а вечером играли.

В Америке у нас были очень плотные графики. Фактически игра каждый день в новом городе, это настоящее соковыжимание. Летали на самолетах, некоторые перелеты – по полчаса, причем все было грамотно составлено. Обычно турне проходило в октябре, мы играли 12-14 матчей в течение двадцати дней. Начинали с Запада и постепенно передвигались на Восток. Очень жесткое путешествие, потому что тяжело: 5-6 игр подряд, каждый день рано утром переезд, почти без выходных. Обычно с нами играли университеты и колледжи из первой двадцатки: UCLA, Индиана, Нотр-Дам, Мичиган Стэйт, Пердью, известные баскетбольными программами. Всегда полные залы. Из этих 12-14 матчей две-три игры показывали по национальному телевидению. Нам платили по 100 долларов за победу, и это было круто. Да еще в Спорткомитет организаторы оплачивали по 100 000 долларов. Большие деньги, учитывая возможность купить что-то и дефицит товаров в СССР. Хотя со временем и опытом понимаешь, как неграмотно и дешево «продавали» наше турне.

В одной Америке я сыграл около 100 матчей, если все подсчитать. Это большая цифра. В те времена съездить в Штаты – все равно, что в космос слетать. Настолько по-разному жили люди: машины, дороги, не говоря уже о баскетболе».

Москва, ЦСКА

В 1979-м Тараканов перешел из «Спартака» в ЦСКА и переехал из Ленинграда в Москву. Началась новая жизнь и долгие 11 лет в лучшем клубе страны.

«Москва всегда давила, – признается Тараканов. – Я уже привык к Ленинграду и комфортно себя там чувствовал. Там я прожил ровно пять лет: с декабря 1974-го по декабрь 1979-го. Причин для перехода несколько. Во-первых, не складывались отношения с Кондрашиным. Я был не согласен с его требовательностью, его норовом и воспитательным процессом. Мне не нравились его нравоучения, замечания и оскорбления. Я всегда был против этого.

Второй момент связан с травмами. Несколько раз я был травмирован, и поползли слухи, что я специально не играю, хотя это полнейшая чушь. Я – молодой пацан, играю за сборную. Потом приезжаю в Ленинград и какие-то игры, даже туры чемпионата СССР пропускаю. Кто-то Кондрашина науськивал, что Тараканов за Гомельского играет, а за Кондрашина не хочет. Меня начали подспудно подталкивать к уходу. Плюс сказались бытовые условия. Мне 21 год, а я живу с мамой в 1-комнатной квартире. Конечно, хотелось больше свободы и больше пространства, не говоря уже о том, что в бытовом плане просто было тяжело.

В ЦСКА я шел под официальным предлогом подготовки к Олимпиаде-1980. Тогда уже заканчивали играть Едешко, Жармухамедов, Коваленко, Петраков, Сергей Белов. Гомельский формировал новую команду. Понимал, что со мной есть перспективы. Он приложил максимум усилий, и практически сразу я получил квартиру и машину.

В новой квартире не было ни ремонта, ни мебели. Я один, к тому же постоянно на сборах. Если честно, иногда вечерами просто ездил на машине по Москве. Не хотелось возвращаться домой, да и рулить нравилось. Быт был не устроен, пойти поесть – проблема, сам себе не всегда будешь готовить, и в этом плане сборы были отдушиной. Короче говоря, поначалу Москва казалась чужим городом, да и у любого питерца всегда есть негатив по отношению к Москве. Сейчас я москвич, мне здесь комфортно, и даже из-за границы я вернулся именно в Москву».

Гомельский, тренировки

Гомельский был известен тяжелыми изматывающими тренировками, о чем его бывшие игроки вспоминают до сих пор.

«Мы круглыми годами жили на этих долбаных сборах, тренировались по три раза в день и выжигали все силы, – вспоминает Тараканов. – Первая тренировка – «зарядка» на час, с кроссом, прыжками, ускорениями, 200-300 бросков в зале… После нее уже не сильно живой. А потом еще две основные тренировки. Помню, были важнейшие игры с «Жальгирисом», суперфинал СССР. Конец сезона, второй или третий матч серии, вечерняя встреча, а нас рано утром Гомельский поднимает на зарядку, хотя на улице «-20». В 7.30 утра мы бежим в темноте… Это все было неправильно. Вся система подготовки.

Сейчас все совершенно по-другому. Тогда скаутинга не было. Максимум – смотрели краем глаза, кто как играет. По сути, была сплошная импровизация. Увидели, кто повыше прыгает на разминке, начали к нему готовиться, а он не вышел. Или кто-то не может промахнуться, хотя это была «сладкая разминка». С точки зрения сегодняшней баскетбольной науки все это было допотопным. Мы выходили, играли, и по большому счету было все равно, с кем. И это даже помогало. Не было страха. Была внутренняя уверенность в том, что мы не можем проиграть, особенно за сборную.

Для примера: когда я был менеджером сборной России, мы за три года не пробежали ни одного кросса, не было ни одной тренировки на улице, не говоря уже о зарядках. Также никто не поднял ни одной штанги тяжелее 40 кг. При этом, когда нужно было, как в 2007 году, все были очень хорошо готовы физически».

Игровой номер, Берд, Джонсон

Практически всю карьеру Тараканов играл под шестым номером, однако история о том, почему он выбрал именно шестерку, довольно комична.

«Я начал играть под шестым номером, – говорит Тараканов. – Причина была только одна: в каком-то журнале я нашел картинку американского игрока, и мне это так понравилось… Ни с чем другим это не связано. Позднее оказалось, что это был Билл Расселл, но тогда я его не знал. Кстати, я всегда болел за «Бостон», когда смотрел НБА. Это вообще мое любимое время, когда Лэрри Берд играл против Мэджика Джонсона. Я фанател от них, разными правдами и неправдами собирал кассеты, привозил их на сборы, мы устраивали просмотры.

Против того же Мэджика я играл дважды, счет 1-1 с его командой. И Лэрри Берда я держал, когда в США играли. Кстати, недавно в YouTube наткнулся на видео, где Александр Волков играет за «Атланту» против моего любимого игрока в НБА Лэрри Берда и его «Бостона». Волчок играл много, а Берд против него вообще ничего не мог сделать в той игре, и «Атланта» выиграла под 30 очков. После этого я сам себя еще больше зауважал, ведь я против Волкова играл и, бывало, неплохо играл.

Тогда НБА была другим миром. Они вообще не смотрели на нас, потому что считали, что, кроме них, никто ничего не может и не умеет. Я выходил против большинства значимых игроков НБА того времени, многие из них участвовали в Матчах звезд. Складывалось по-разному, но воспоминания остались хорошими».

Фарца, разграбление Нью-Йорка

В 1960-80-х годах популярным явлением в Союзе была фарца или фарцовка. Фарцевали все: от рядовых туристов до дипломатов и кэгэбэшников.

«Фарца была частью жизнь, привилегией выезжающих за рубеж, – рассказывает Тараканов. – Профессиональных контрактов не было, мы получали неплохие зарплаты, но это точно не те деньги, на которые можно жить после карьеры. В эпоху дефицита за границей можно было что-то купить себе или семье, хотя тоже лимитировано. Нужна была валюта, а ее не было. Приходилось искать разные способы, причем не всегда легальные. Из легальных – провезти несколько баночек икры и попытаться ее продать. По совету более опытных друзей в начале карьеры я несколько раз возил фотоаппараты, которые не особо кому были нужны. Продавать кому-то, искать покупателя… Мне все это сильно не нравилось, и в результате я от этого отказался.

Почему поездка в Америку была самой заветной? Потому что там платили $100 за игру, плюс суточные на питание – $25, из которых минимум половина оставалась. Завтрак был в отеле, после игры кормили на приемах. В то время цены были другие, и на $6-7 можно было прилично пообедать. В итоге после двадцати дней турне набиралась приличная сумма, на которую в Нью-Йорке можно было много чего купить. Гомельский со своим талантом так планировал поездки, что перед отъездом мы всегда на пару дней останавливались в Нью-Йорке, который отходил нам на разграбление. Мы бегали по городу и покупали всякую ерунду. Ни в какие театры не ходили: и дорого, и не по времени. Наверстал уже потом.

Ездили на Орчард-стрит, еврейскую торговую улицу, где покупалось все, что нужно было в Советском Союзе. Это можно было легко продать. С пеной у рта готов доказывать, что фарцой занимались все советские люди, которые выезжали за границу. Чекисты, читавшие нам нотации о том, как себя вести в поездках, после пересечения границы подходили и спрашивали, где что лучше толкнуть или купить. Так что это был стимул для выезжающего из Союза. Я, естественно, не отставал и даже был одним из лидеров. Помню, после одного из последних американских турне я привез компьютер и перепродал его за 48 тысяч рублей, которые официально мне перевели на сберкнижку. Бумажка о переводе до сих пор где-то лежит. Правда, это уже конец 80-х, деньги сильно обесценились.

Поездок было много, и мы много всего привозили. Семьи были одеты, ходили в заграничном шмотье. Жена всегда писала список, что нужно купить; я ждал, когда этот список закончится, а он все никак не заканчивался. Кстати, все это отнимало много сил и энергии. В этом плане мы смотрели с завистью на югославов, которые тоже вроде бы из соцстраны, но, в отличие от нас, не бегали по магазинам, а сидели в холле и попивали кофе или просто гуляли по улицам.

Еще обидно, что почти все деньги пропали в начале 90-х, зря столько сил потрачено…»

Москва, Олимпиада-80

К Олимпиаде-80 Москва готовилась основательно. Столицу зачистили от нежелательных элементов, которые были временно высланы за 101-й километр. Для иногородних въезд в Москву был ограничен, а сам город к середине июля 1980-го фактически вымер.

«Во время Олимпиады Москва была пустой, это совершенно точно, – вспоминает Тараканов. – Говорили, что город зачистили. Как это нас касалось? У меня не было друзей бомжей и проституток, ходили только слухи об этих зачистках. По Москве мы ездили с эскортом, из Олимпийской деревни нас сопровождали. Из-за Олимпиады покромсали чемпионат Союза, что я считаю совсем неправильным. В результате чемпионат получился куцым, после чего начались очень долгие сборы с кучей поездок. Сплошная череда сборов, тренировок, поездок, каких-то собраний, «накачек» и так далее».

В решающем матче финального раунда сборная СССР неожиданно уступила Италии и потеряла шанс выиграть золото домашней Олимпиады.

«Почему проиграли итальянцам? Потому что играли плохо, – рассказывает Тараканов. – Играли тактически неверно, медленно, с большими центрами. Гомельский всю жизнь был фанатом «больших», начиная с Круминьша. На наше общее счастье, появился такой универсальный «большой», как Сабонис, но это было позже. Тогда же был медленный, тягучий баскетбол. Сергей Белов уже не был таким доминирующим игроком, как раньше. В итоге итальянцы навязали нам свою игру. Я никогда не пересматриваю этот матч, потому что мне станет противно и плохо. Понимаю, сколько там было сделано ошибок.

Гомельский настолько был уверен, что дома мы всех причешем, что не особо заморачивался на эту тему. Поэтому, когда соперник стал сопротивляться, мы просто оказались не готовы к жесткой защите, которую любили итальянцы. Хотя всего-то нужно было убежать в быстрый отрыв и играть быстро, что мы сделали через год на чемпионате Европы. Там были те же самые команды: и Югославия, и Италия, однако если посмотреть на счет матчей, все станет понятно».

Перед матчем с Италией игроки сборной СССР узнали о смерти Владимира Высоцкого, который умер накануне встречи, 25 июля 1980 года.

«В какой-то степени на нас эта новость повлияла, – отмечает Тараканов. – Я был и остаюсь фанатом Высоцкого. Перед игрой какой-то человек из федерации зашел в раздевалку и сказал о Высоцком, Гомельский его выгнал, крикнув: «Ты идиот», но настроение уже было испорчено. Конечно, мы играли, как обычно, но на душе было неприятно. Вообще, на той Олимпиаде все было необычно. Необычный помост в «Олимпийском» высотой в несколько метров: когда улетал мяч, нужно было время, чтобы кто-то за ним спустился вниз и кинул обратно. Хотя не это было главное. Проиграли тактически».

Евробаскет-1987, греческая компартия

На чемпионат Европы-1987, который прошел в Греции, сборная СССР отправилась в качестве одного из фаворитов, однако в финале в овертайме уступила хозяевам турнира.

«Финал Евробаскета-87 помню. Матч был странным, – вспоминает Тараканов. – Вообще, весь чемпионат был странным. Сабониса не было, Гомельский отвлекался, ажиотаж в Греции был большой, дисциплина хромала. Очень много было отвлекающих факторов: какие-то люди, разговоры про отъезды за границу. Были встречи с коммунистической партией Греции, ведь главный тренер греков Костас Политис был коммунистом и состоял в хороших отношениях с Гомельским. Нас пригласили на встречу с компартией, мы что-то там слушали, говорили.

Больших проблем мы не испытывали, хотя играли без Сабониса. Ткаченко играл с гипертоническим кризом. У него было безумное давление, а мы тогда этого не понимали: самих-то давление никогда не беспокоило! Сейчас представляю, как ему было тяжело. Вообще, вся атмосфера была тяжелой. Не сказать, что грекам подсуживали, но однозначно у них было большое преимущество, потому что любая сомнительная ситуация трактовалась в пользу сборной Греции. На стадионе 17 или 20 тысяч зрителей, которые неистово кричат.

Сейчас пошли интервью по поводу попытки подкупа греками сборной СССР. Разговоры были, но все на уровне фанатов, которые на улице подходили и говорили, что готовы озолотить. Несерьезно все. Подходить надо было к главному тренеру или разыгрывающему, который больше контролирует мяч.

То, что греки всегда пытались влиять на судей – никаких сомнений нет. У меня есть этому масса примеров. Один из них – наша игра с ЦСКА в Греции, когда мы не попали в финальную шестерку Кубка чемпионов. Тогда многих повыгоняли за пять фолов, «убили» Еремина, основного игрока: уронили его головой об пол, и он получил сотрясение мозга, а потом в концовке свистнули Мелешкину фол, которого не было, все это при уже нашей практически выигранной игре. Человек пошел и пробил фол, мы проиграли, а цена – путевка в финальную шестерку Кубка европейских чемпионов. Ни Кубка, ни пяти поездок за границу – очень серьезная мотивация, но ее просто украли. Так что с греками всегда было тяжело играть.

В те времена мы приезжали в составе ЦСКА за границу уже аутсайдерами. В команде 12 человек, но за границу брали десять игроков. Бред сивой кобылы! Оставляют двух игроков, но при этом едут начальник делегации и его заместитель, чекист. Могли и доктора «отцепить» в угоду начальникам. Для меня это всегда было необъяснимо. Естественно, никаких журналистов и очень редко телевидение. Делай с нами что хочешь, и очень часто делали, все равно ничего не докажешь. Сегодня есть повторы, комиссии, три судьи, телевидение, журналисты, авторитет клуба, то есть все что угодно. Тогда мы часто были мальчиками для битья, практически в любом месте, особенно в «горячих» станах – Греции, Югославии, Италии, в меньшей степени Испании. Нужно было быть явно сильнее, чтобы побеждать, при равной игре предпочтение отдавалось хозяевам.

Помню, ЦСКА играет впервые в истории в Израиле с «Маккаби». Моше Даян (бывший министр обороны Израиля – Sports.ru) приветствует нас, ажиотаж, ведь мы всегда играли на нейтральной площадке в Бельгии. Конец первого тайма, несколько секунд до конца, я получаю мяч у лицевой, а мне засовывают палец в глаз. Образуется огромный фингал, даже фотография есть. Фол? Нет, конечно. Все чисто, играйте дальше».

Сеул-1988, премиальные

В 1988 году Тараканов завоевал главную медаль в своей карьере – золото Олимпийских игр. Это было в Сеуле.

«Главная проблема на Олимпиаде: когда ты участвуешь, то по большому счету ничего другого не видишь, – признается Тараканов. – Можно только ощутить общий дух, и это реально очень круто, потому что когда ты идешь по Олимпийской деревне и видишь очень известных спортсменов, это здорово. Например, выдающегося легкоатлета Карла Льюиса, который зарубался с Беном Джонсоном, позднее дисквалифицированного за допинг. И ты видишь: вот они, живые, здесь, с тобой, в одной мире. Ощущение олимпийской семьи очень крутое.

В Сеуле я был на теннисе и гандболе. Еще мы с Куртом (Римасом Куртинайтисом – Sports.ru) ходили на бокс, где какой-то кореец всех победил. На самом деле, такие выходы в люди были очень редкими, потому что, несмотря на аккредитации, мы почти никуда не ходили. Помню, когда был выходной, съездили на торговую улицу, накупили всего. В 2018 году на свое 60-летие я снова поехал в Сеул, побывал и на той улице. Как она была торговой, так и осталась. Только купить там уже ничего не хотелось.

Целая история, как нам заплатили за победу на Олимпиаде. Как и обещали, дали по 3000 долларов, а это большие деньги. Берут у меня американцы интервью, и один из вопросов – про деньги: мол, что вам пообещали за победу. Я говорю: «Премия в 3000 долларов». Наступило молчание, и я понял, что они не знают, как реагировать. Но для нас это было много. Недавно прочитал интервью Бышовца, который пробил своим игрокам то ли 15, то ли 30 тысяч долларов. Узнав об этом, Гомельский стал возмущаться: мол, почему моим так мало? Футбол всегда на особом счету. Из Сеула мы летели вместе с футболистами на «золотом» самолете, там были только олимпийские чемпионы.

В Олимпийской деревне мы жили в обычных квартирах. На одном этаже находилось несколько квартир, Гомельский делил квартиру с игроками. По-моему, это были Гоборов с Панкрашкиным. Были еще Авраменко с массажистом. Дальше в комнатах жили так: Волков – Миглиниекс, Марчюленис – Сабонис, Хомичюс – Куртинайтис, я и Белостенный. Наша квартира была главной, с большой гостиной, телевизором, то есть своего рода кают-компания, где все происходило и до, и после. К этому нужно было привыкать, потому что условия совершенно необычные. На выездах всегда жили в гостиницах, в квартирах только на Олимпиадах, а тут, по сути, снова была общага. Мы все вернулись в детство».

Зал славы ФИБА, признание

В начале апреля 2021 года Тараканова включили в зал славы ФИБА, признав его выдающиеся заслуги в международном баскетболе.

«Приятно, конечно, – говорит Тараканов. – К сожалению, церемония пройдет виртуальная, в начале июня надо записать обращение, которое потом будет транслироваться в Zoom. Титулов у меня много, потому что в составе сборной СССР я выиграл все, что только можно.

Недавно Владимир Титоренко, наш главный баскетбольный архивариус, после долгих согласований и поисков прислал мне следующую статистику:

Матчи за «Спартак» и ЦСКА в Еврокубках – 86. Номер 1 в СССР;

1324 очка в играх Еврокубков – номер 1 в СССР;

100 матчей за сборную СССР на официальных соревнованиях ФИБА – номер 1 в СССР;

около 400 матчей в майке сборной СССР – номер 1 в СССР.

Считаю, что это большое достижение, все же я провел 11 лет в сборной с разными партнерами и даже с разными тренерами.

Я воспринимаю эту награду как дань уважения советскому баскетболу и достижениям советской сборной. Первое, что я сделал, отвечая на поздравления – написал в наш общий сеульский чат: «Спасибо, что у меня были такие партнеры». Конечно, мне приятно, но в то же время есть еще много баскетболистов, достойных признания, до которых дело пока не дошло. Расцениваю как благодарность, что я добился успехов не только как игрок, но и как менеджер сборной. И сейчас, будучи комментатором, я стараюсь популяризировать баскетбол, о чем знают и в ФИБА, и в Евролиге. Одним словом, ФИБА отметила мое служение баскетболу, что я считаю своим долгом».

Несостоявшийся тренер, Бельгия, иностранные языки

Последний сезон прошел в бельгийском «Сан-Луи» из Льежа.

После окончания карьеры Тараканов остался в Бельгии и стал заниматься бизнесом, хотя мысли о тренерском ремесле его посещали.

«Было несколько вариантов: вступить в партию, поехать тренировать в Африку или на Ближний Восток, как Еремин и Едешко, вернуться в Россию с каким-то багажом и опытом и потихоньку двигаться вверх, – говорит Тараканов. – Либо оставаться в большом ЦСКА, где у тебя будет военная должность. Мне казалось, что у меня может получиться тренерство, потому что в те времена я чувствовал игру, чувствовал замены. Так сложилось, что я уехал играть за границу, а тогда это было важнее: можно было заработать. Шел 1990 год, в Союзе начиналось самое месиво, и всего этого месива я не застал. Несколько лет я вообще не приезжал. Я даже обиделся, потому что никому был не нужен. Сейчас понимаю, что тогда каждый выживал, как мог.

Через полгода после отъезда жена поехала в Москву. Приехала, стала плакать, потому что зрелище оказалось очень грустным. Ее это так впечатлило, что в Россию она больше не вернулась и, по-моему, сейчас живет под тем же впечатлением. В 2000-м, после десяти лет за границей, я собрал манатки и уехал. История получилась грустной. Сказал жене: «Поехали домой, здесь я уже не могу, не хочу, мне не нравится». Она сказала «нет», я сел в машину и уехал.

В Бельгии я выучил французский. Сейчас говорю по-французски, по-английски, понимаю по-испански и немножко по-немецки. В Германии ходил на курсы немецкого, потому что, когда получил травму, образовалось свободное время, и я на протяжении трех месяцев, будучи в гипсе и с костылями изучал немецкий и даже стал говорить. Самый сложный для меня язык – французский. Два года не мог слова сказать, кроме «пардон» и «коман сава». Никак он мне не давался. Постепенно освоился и даже переговоры проводил на французском. Сейчас, если напрячься, я могу поговорить на любую тему. Не всегда правильно, но меня понимают.

Думаю, я мог стать неплохим тренером. Однако время прошло, я стал заниматься другими делами, баскетбол в Бельгии не был популярен, да и опыта у меня не было. А потом мне стало это неинтересно. И я понимаю и с большим уважением отношусь к профессии, потому что тренерство – это принесение в жертву многого, что для меня важно. Сейчас я к этому не готов. Ты должен жить и гореть этим, как Итудис или Мессина. В тренерской профессии много ограничений – например, редкие поездки с семьей, что я очень люблю».

Мотоциклы, бильярд, книги

Тараканов – большой любитель мотоциклов. На своей «Ямахе» он гоняет уже 13 лет.

«Вот неделю назад первый раз выехал на мотоцикле, – говорит Тараканов. – Он стоял на даче, и я никак не мог получить диагностическую карту, чтобы потом сделать полис ОСАГО. Поехал получать диагностическую карту, а ОСАГО нет. То есть для получения ОСАГО мне нужно нарушить правила и я, естественно, попал на кордон, меня оштрафовали. Слава богу, штраф всего 800 рублей, который можно за половину заплатить.

Мотоцикл душу греет. У меня есть приятели – мотоциклисты, они устраивают поездки. В прошлом году дважды делали тур выходного дня по Подмосковью. Очень симпатично. Едет колонна человек 10-12 по красивым местам. Сама поездка на мотоцикле, интересные новые места, остановки, ужин в красивом месте – впечатления супер! Все мои знакомые – «харлеисты». Они меня все время склоняют к тому, чтобы я пересел на «Харлей», потому что по их логике нормальный человек не может ездить на «Ямахе», а я люблю свою «Ямаху». Это очень разные и интересные люди. Они ездят и по Европе: отправляют туда мотоциклы, там получают и едут дальше. Это такой дух коллективизма, что мне по душе, ведь я командный игрок».

Еще одним увлечением Сергея Тараканова является бильярд.

«В бильярде я бы хотел дорасти до определенного уровня, но никак не доведу, – признается Тараканов. – Что-то типа кандидата в мастера спорта. Это достаточно сложная процедура, особенно в моем возрасте, так как надо участвовать в соревнованиях, проходить разные стадии. Однако на любительском уровне играю прилично. Играю и на деньги, потому что это большой стимул: дисциплинирует, даже независимо от суммы, на которую играешь. Это самый натуральный азарт. В моем загородном доме есть бильярдный стол, часто хожу в бильярдные клубы. Договариваемся с партнерами, встречаемся и играем. Спокойно могу играть четыре-пять часов подряд.

В сборной мы тоже баловались бильярдом, но тогда больше тыкали, чем играли. Хорошо играл Валера Милосердов. Он считался у нас главным игроком во всем. Сейчас я совсем на другом уровне. Часто жили на базе в Архангельском с хоккеистами ЦСКА – Харламовым, Михайловым, Петровым, Фетисовым – и там был маленький стол, так мы тоже ходили и тыкали. Много, где был бильярд: в Новогорске, в Сухуми. Бильярд вообще похож на баскетбол: лузы с сеткой, шары, надо загнать шар в сетку – принцип тот же. Я занимался с тренером, и сейчас смотрю бильярд по телевизору или в YouTube чуть ли не каждый день. Знаю многих профессиональных игроков. Понятно, что это совершенно другой уровень, потому что для этого нужно тренироваться по 5-6 часов в день. Когда играешь часто, приходит абсолютно другое чувство, и это кайф, когда получается. Мне нужен азарт, чтобы не пропадал стимул к жизни, потому что я игровой человек».

А вот любовь к горным лыжам с каждым годом становится все менее взаимной: сказывается нагрузка на колени.

«Горные лыжи я люблю, но сейчас уже меньше езжу – не самые лучшие колени, – говорит Тараканов. – Раньше, бывало, ездил по 3-4 раза в год. Объездил всю Францию, был в Швейцарии, Италии, даже в Азербайджане ставил дочь на лыжи. На отдыхе играем в нарды, если есть партнер. У меня лицензия PADI Open water, около 70 погружений с аквалангом в разных частях света, но сейчас как-то поостыл к этому. Прыгал с парашютом: хотел себя испытать и доволен, что это сделал. Больше не хочу. Хотел бы найти что-то еще, но пока мне хватает бильярда, мотоцикла, комментаторской работы, баскетбола – этого вполне достаточно.

Люблю книги, но сейчас читаю гораздо меньше – сильно устают глаза. Жалко, конечно. К тому же сейчас все перешло в электронный формат, а это не мое. Раньше я с книжкой никогда не расставался, тем более это идет с детства – мама окончила библиотечный институт. Очень нравится спортивная психология, очень было интересно читать автобиографию Андре Агасси. А вот мемуары известных спортсменов редко цепляют, поэтому, когда мне говорят: «Напиши книжку», я отвечаю: «Нет», потому что нужен какой-то особый дар и факты интересные».

«Наши учили американцев пить водку. Те привыкли глоточками, а это неправильно». Интервью-клад о советском баскетболе – про Гомельского, Сабониса и Белова

«Россия не хочет дружить с соседями. Это мне непонятно». Допросили звезду советского баскетбола: он ненавидит, когда его называют агентом КГБ

Легендарный финал Евробаскета-87 (Гомельский назвал греков «людоедами») снова будоражит. Игроки сборной СССР говорят, что их пытались подкупить

 

Фото: личный архив Сергея Тараканова; Gettyimages.ru; cskabasket.com

Источник: www.sports.ru