«Первый эфир я провалил – на утро огреб от Кикнадзе». Интервью Владимира Стецко, голоса нашего волейбола
Главный финал Олимпиады-2020: Россия – Франция сыграют в волейбол (7 августа, 15.15 по московскому времени). Если вы попадаете на волейбольные эфиры, то слышите Владимира Стецко.
Павел Копачев и Вячеслав Самбур встретились со Стецко в Токио. Сегодня за ним – важный эфир для страны (на «Матч ТВ» матч покажут в записи).
– Я, как и все мальчишки, играл во все подряд. В 4-м классе записался на баскетбол – родители этому сильно удивились, потому что мне надо было проезжать несколько станций метро.
Я позанимался, потом наскучило. В волейбол меня затащил друг, потом «Динамо» прикрыло мальчуковую секцию, и я почти забросил.
Но волейбол вернулся в мою жизнь – я провел пару сезонов за «Малахит», клуб при Институте Курчатова. Он и сейчас есть, раньше там было хорошее волейбольное отделение: игроки доходили даже до высшей лиги.
Это был особенный клуб, там работал тренер Евгений Шутов, известный нагрузками на всю Москву. У него был особый подход: нас собрали весной, мы прошли 45 дней лагеря и уже осенью играли на первенстве Москвы. Естественно, сначала проигрывали, а во втором круге кого-то и побеждали. Прошли такой ускоренный курс бойца на сверхнагрузках: Шутов гонял пацанов, выбирал тех, кто вытерпел, и вез в лагерь под Ригой.
Там средоточие спортивных команд, Тихонов с рижским хоккейным «Динамо», баскетболисты с Евгением Гомельским. У Курчатовского института был огромный интернат – мы там жили, условия великолепные.
Сейчас я понимаю, что такие нагрузки детям давать нельзя. Заставить 12-летнего мальчика прыгать через барьеры со штангой на плечах – это чрезмерно. Нам пошили жилеты, в которые вставляли свинцовые пластины – Шутов определял, сколько дать каждому – и мы перли с собой на сбор по 30 кг, тупо везли на поезде железо.
Такие нагрузки и здравая дедовщинка позволили быстро расти. Пару сезонов играл за «Малахит», Шутов потащил меня с собой. Но у него была одна слабость: зашибал прилично – и в первом же лагере его увезли. Через неделю он мне позвонил: иду в Бауманскую спортшколу, ты со мной? Я подумал: сколько ж можно!
Все равно пошел, помогал команде, это была лучшая школа Москвы – играли мы на очень приличном уровне. Что позволило поступить в институт физкультуры.
– Как решили заканчивать?
– Наш год – несчастливый, на нем сошлись все эксперименты. После первого курса нас забрали в армию, потому что в стране была демографическая яма из-за войны. То есть уже два года у меня вырваны, ни о каком волейболе речь не шла.
Потом вернулся в институт, а наш возраст давно прошел все дубли, кто-то закончил, кто-то нет, уже подходит молодежь. Плюс у нас был не спартакиадный возраст: Спартакиады школьников проводились по четным годам. И чтобы в них успешно участвовать, кому-то предлагали остаться на второй год – надо было попасть в возраст. Четными годами занимались – для них сборы, все серьезно; к нам такого внимания не было.
В то время у меня на весах равномерно стояли продолжение карьеры и получение профессии. Волейболисты зарабатывали деньги, но не заоблачные – да, побольше рядовых людей, но карьеры короткие. Я не рвался в волейбол. Отучился, с третьего курса подался в тренеры. А потом начались лихие 90-е – вообще не до спорта стало.
***
– Расскажите, как оборвалась тренерская карьера.
– Она получилась уникально короткой. С третьего курса распределились в «Динамо», где мне достались девушки-начинашки, но через 1,5 года спортшколу закрыли – решили, что нерентабельно. Это уже годы, когда страна начала считать деньги, комсомол умер. Все, до свидания – надо искать, чем заниматься в жизни.
– Как действовать в этой ситуации?
– Молодой, здоровый – сначала пошел на фасовку стирального порошка. Появились первые кооперативы: за одну смену там предлагали 22 рубля, а ставка тренера – 90 в месяц.
Я пошарашил на фасовке месяц в две смены, денег рубанул как за полгода тренером. Причем фасовал не коробки, а 25-килораммовые мешки: вешаешь мешок, закрепляешь, зашиваешь специальной машиной и куда-то несешь. И так тонны три за смену выходило – ладно, здоровья еще было достаточно. Но хватило меня только на месяц – потом надоело, да и не полезно, это я почувствовал очень быстро. Не к этому я в жизни стремился.
Вообще, в 90-е чем только не занимался – был даже мастером инструментального цеха, пилы паял. Опять же, это кооператив, небольшая частная история – для кого-то прибыльная.
Как это в 90-е бывало, удалось разово заработать очень здорово, и какое-то время я был полностью спокоен, мог вообще не думать ни о чем. И в этот момент старый приятель позвал: баскетбольную команду «Динамо» возрождают, нужна пресс-служба – пойдешь? Ну, пойду. Так началась карьера журналиста – уже через год мы работали в «Советском спорте».
– То есть даже при заработках в 90-е тянуло в журналистику?
– Тянуло в спорт – я знал, что рано или поздно окажусь там. Не понимал, в каком качестве, но в итоге пришел через баскетбольную журналистику. Нас брали в «Совспорт» с Димой Евдокимовым и попросили закрыть волейбол. А когда увидели мой диплом – а там написано «Тренер по волейболу» – то у меня и выбора не осталось.
– Вы могли стать судей – выбирали между судейством и журналистикой?
– Да, примерно в те же годы – не только порошок фасовал и пилы паял, но и судил по выходным. У меня было много приятелей из волейбольного мира, и один позвал: я начал с первенства Москвы. Платили около пятерки в день – матчей за 6. Не как за порошок, конечно. Зато года через три я получил республиканскую категорию.
Зашел на неплохой уровень, уже судил дубли в высшей лиге, на линии работал Мемориал Савина. Можно было думать о международной категории, но требовался язык – а его я не учил никогда, с этим мне в жизни не повезло.
В общем, журналистика выглядела более реально. Выбор не стоял – скорее, я нехотя расстался с судейством.
Наше последнее золото Олимпиады в волейболе: матерные тайм-ауты Алекно и отчаянный ход с Мусэрским – вспоминают чемпионы-2012
***
– В журналистику попал по своей инициативе – работая в пресс-службе, достаточно близко познакомился со всеми баскетбольными журналистами. В какой-то момент Лев Тигай пришел за советом: хочу из «Совспорта» уйти – что делать? Мы ему: предложи в «Совспорт» нас вместо себя, и все. Он обрадовался – и его спокойно отпустили.
А я пришел в «Совспорт» 90-х, который тогда умирал: люди уходили, газету бросали, она выходила два раза в неделю. Мы вытягивали ее вместе со стариками. Когда случился кризис 1998-го, наши деньги пропали в каком-то банке. На тот момент мы были уже конкурентами «Спорт-Экспрессу» – они, конечно, так не считали, но на самом деле были, выплыли. Сожалею, что сейчас нет газет, вообще нет – это веха времени.
С точки зрения публицистики тоже все сильно просело, новых ярких людей почти не видно. Говорю как газетный редактор: через себя пропускал писарчуков разного уровня. Сейчас фактурой владеют многие, писать умеет мало кто.
Газетная журналистика 90-х – это такая романтика: первые поездки, приближение к людям, которых видел только по ТВ. Журналисты были вхожи в раздевалки и тренерские. Приезжаешь в Одинцово – тебя сами за руку тянут: садись, попей чайку, иногда и не чайку.
Собственно, так я познакомился с Геннадием Шипулиным – самым близким другом из волейбола. Они выиграли Кубок – как раз в Одинцово. Я тяну диктофон, а он: да какой диктофон, пошли в кафе! Ну и потом позвал журналистов в Белгород – никто не поехал, а я поехал, так и сдружились потихоньку.
Те люди были коммуникабельнее – не небожители, как сегодня. Некоторые сегодня – прямо недостижимые величины, мир такой: люди дистанцируются. Никто от этого на самом деле не получает пользы.
***
– Вас позвал на ТВ Василий Кикнадзе. Как это выглядело?
– Это был волейбольный чемпионат Европы-97, где работало всего трое российских журналистов: я, Россошик и Вася. Конечно, игра в преферанс сутками сближает – ну а что делать между матчами?
Вася комментировал для Первого канала, ему давали полчаса эфира. Что там можно прокомментировать? Причем играли по старым правилам, с переходом подачи. Он сам говорил: это не работа, но чтобы не забыли ни меня, ни волейбол, я это делаю.
Мы подружились, и когда открывался канал «Спорт», Вася вспомнил про меня: кому-то же надо комментировать волейбол.
– Не сомневались?
– Сомневался – не знал, что из этого получится. Считаю, первый эфир абсолютно провалил. Меня посадили с Николаем Поповым – прекрасным человеком и комментатором, но у него монотонная речь. Он может комментировать любой спорт, таких единицы – и он никогда не провалит.
Поскольку у него мало фактуры, он тянет сколько может. Это нормально: меня посади на настольный теннис, я буду так же тянуть – но что делать, если не знаешь ничего, кроме основных правил?
И вот я с Поповым не смог взять на себя инициативу. На утро огреб от Василия Саныча: если ты так собираешься здесь работать, мне это не надо. Он, хоть и друг, человек жесткий – и на следующий день я уже работал по-другому.
– Кикнадзе оценивают во многом по работе гендиректором в «Локомотиве». Какой он ТВ-начальник?
– Нормальный мужик, с такими дружить хорошо. С ним хочется работать; он давал мне советы по ритмике, фактуре, эмоциям. Его сильные стороны: коммуникабельность, порядочность. По масштабности дел, которые ему доверяют, то есть мы понимаем, что он и классный организатор. Часто говорят, до «Матч ТВ» спортивного телевидения не было. Во-первых, на НТВ над этим смеются. Во-вторых, канал «Спорт» был очень приличный.
Я никогда не понимал аппаратных игр наверху, но когда Кикнадзе сняли, мне было грустно. Или его не сняли, а сам ушел. Опять же, я не допущен ни к каким финансовым бумагам, но говорили, что уже на второй год канал «Спорт» вышел в ноль – то есть еще и коммерчески был успешным.
– На кого вы ориентируетесь в репортажах?
– Мне интересны комментаторы, которые руками пощупали спорт. Мне интересно было слушать Гимаева, сейчас – Хаванова. Слуцкого послушал – в восторге. Интересно слушать профессионалов, они могут рассказать новое – то, что тебе не дано разглядеть.
– У вас удивительно спокойная и рассудительная интонация, без патриотических воплей. Как вы работали над ней?
– Когда открылся канал «Спорт», Кикнадзе нанимал людей, которые разбирали фразеологию репортажей. Это было очень полезно: ты всю жизнь используешь какой-то оборот, а он абсолютно идиотский, противоречит даже здравому смыслу.
У Кикнадзе еще и редакторы были подобраны, могли помогать во время репортажей, вплоть до правильного ударения.
– Мы удивились, когда узнали, что вы работаете на «Матч ТВ» по договору.
– Ну, такая политика. Основная работа у меня в Белгороде, во время сезона я езжу туда – на канал «Мир Белогорья». Приехал, прокомментировал, уехал. С Шипулиным еще книгу делали – я помогал с редактурой.
– Вам никогда не предлагали комментировать что-то кроме волейбола?
– Наверное, немного жалею, что не попробовал хоккей. Начальник отдела трансляций, динамовский болельщик Витя Мамонтов как-то сказал: «Тебе надо комментировать хоккей». Но как-то не сложилось – да и на канале хватает людей со знаниями. И главное – я не очень приемлю комментировать то, что сам не пробовал – руками, ногами, головой.
– Роман Скворцов, который успешно комментирует хоккей, попробовал сам – и научился кататься.
– Да, сейчас играет за команду журналистов. Я на коньки давно не вставал, хотя Денис Казанский подначивает – давай-давай, научим. В принципе есть пример Сергея Тетюхина, олимпийского чемпиона, генерального менеджера сборной – он за год освоил лед, это была его детская мечта, хотя сам из Узбекистана, там ему точно негде было научиться.
Ну а я… Когда мне этим заниматься? Уже и возраст и не тот, чтобы начинать.
Россия замерла в ожидании волейбольного финала. Это дико прогрессивный вид спорта – здесь кайфуют от экспериментов
– Да ладно, вам всего 55 лет. Снукер же попробовали комментировать в 2020-м.
– Я неплохо играл в русский бильярд, движение шаров для меня глубоко понятно. Да, тут другие шарики, другие лузы – но я разбираюсь и могу объяснить, как и почему от борта отскакивает, что можно забить и нельзя. Много слушал уважаемого коллегу Владимира Синицына – у него можно поучиться.
– Вы как-то сказали, что в репортажах стараетесь использовать минимум уличных и интернет-фразочек. Что имеете в виду?
– Возьмем слово «круто». Иногда текст или репортаж может сплошь состоять из таких слов, которые не несут большого смысла. В русском языке достаточно синонимов, глубоких смыслов – зачем сознательно упрощать или обеднять язык? Спортивный сленг, которым пользуются игроки или тренеры, допустим. Мы невольно этим языком пользуемся. Ну и, наверное, на моей речи так или иначе сказывается, что я 10 лет проработал редактором в газете. Для газеты такие словечки в принципе недопустимы.
– Вам как комфортнее работать – одному или в паре?
– Однозначно одному. Я пишущий человек: когда пишешь, текст хорошо продумываешь. Эфир тоже можно хорошо продумать: часто результат уже ясен после первой партии, а дальше пригождаются заготовки. В паре напряженно слушаешь, что говорит партнер – важно не повториться, не перебить, уловить интонацию.
Если партнер говорит не совсем то, что я думаю, спорить или перебивать вроде как неэтично. Молчать тоже нельзя – зрители подумают, что и я так думаю. Это условная ситуация, но она показательна – в паре напряжения больше.
Я привык работать один – это пошло еще с телеканала «Спорт». Редко когда со мной садился кто-то в роли эксперта – пожалуй, лучшим напарником был Дмитрий Фомин. Он говорил мало, но всегда точечно и емко: подмечал как игрок высокого класса то, что мне недоступно.
Важно проговорить: это не отрицание партнеров. Например, с Таней Грачевой хорошо работается, но мы, по сути, дублируем друг друга. И сами это хорошо понимаем.
– Вы испытывали неловкость за какие-то формулировки или оценки?
– Если игрок ошибается, я не могу сказать, что он сыграл здорово. Люди тоже не дураки перед экраном – не поймут фальшь. Но волейболисты – живые люди; конечно, некоторые мои оценки их задевают или болезненно воспринимаются. Так, чтобы подходили с претензией, вспоминаю только два раза.
Один парень хотел подписать контракт, сыграл плохо, я это проговорил – он кинулся на меня: «Что ты творишь? Контракт срываешь». Как будто я об этом знаю? Но и ничего криминального я тогда не сказал… А второй момент – есть трепетный игрок, который сам не видел и не слышал, но ему родители доложили, а родители всегда переживают. Тоже был недоволен.
– Вы же многих волейболистов знаете лично. Наверняка тяжело критиковать публично знакомых или друзей, если даже кто-то из них откровенно сыграл плохо. Сдерживающий фактор не включаете?
– Можно иногда не сказать, на другое переключиться. Но стараюсь не обманывать ни зрителя, ни себя. Те, кто посерьезнее, и так понимают, где ошиблись, при каких обстоятельствах. Да и кому будет интересно слушать комментатора без оценок и собственного мнения? Всем же хочется разобраться в том или ином эпизоде.
Есть расхожая фраза «Волейбол – игра ошибок». Если забивают без блока, значит не успел блокирующий. Если не подняли в защите, значит виноваты те, кто страховал эту зону.
В финале Олимпиады против нас сыграет француз Женя Гребенников. Всю карьеру мечтал о России и фанатеет от Зидана
– Вы смотрите много волейбола. И здесь на олимпийском турнире. Не устаете от волейбола в таком количестве?
– Устаю. Так, чтобы посмотреть хороший и качественный волейбол – нет проблем, тем более на Олимпийских играх. Устаешь, когда работаешь на заведомо плохой игре. Кто-то говорит, что нужно смотреть все матчи тура. Зачем? Это перегрузка – если произойдет действительно что-то важное и интересное, я могу увидеть в повторе или в нарезках. Волейбол – достаточно цикличный и линейный вид. Далеко не в каждом пятом матче случается момент, который бы решил исход.
– Вы всегда спокойны и взвешены. Бывают, когда эмоции лезут наружу и хочется назвать вещи своими именами?
– Эмоции нужны. Не всегда они адекватны, к слову: меня, например, напрягает, когда футбольные комментаторы радостно кричат после голов полуафриканской команды, как будто всю жизнь этого ждали. Искусственные эмоции и настоящие – они легко считываются зрителями.
Негатив стараюсь не распространять. А сказать то, о чем буду потом жалеть – я лучше промолчу.
– Для вас принципиально работать вживую?
– Конечно, на стадионе можно много деталей подметить, вся площадка на виду, понимаешь, какие замены готовятся, улавливаешь настроение и нерв игры. Общение до и после матчей никто не отменял – новости, расклады.
Репортаж из студии я называю рубрикой «Вместе у телевизора». Люди видят ту же самую картинку – что я могу рассказать им принципиально другого?
– Что у вас есть сегодня помимо эфира?
– В основном, дом. Пандемия вытеснила за город – живу под Серпуховом. Вообще не хочется возвращаться в Москву. Открываю для себя неизвестную красоту подмосковных мест – колокольни, монастыри.
Животных своих люблю: у меня кот, собака папильон – маленький, ушастый, красивый. Еще люблю читать историческую литературу. Особенно про средневековье.
«Мы увидели счет: о, ужас… Давайте просто играть». Тренер наших волейболистов раскрыл секрет камбэка с Бразилией
Фото: REUTERS/Valentyn Ogirenko, Garcia Rawlins; zenit-kazan.com; БИЗНЕС Online; vk.com/spartann; instagram.com/romanguttsait; РИА Новости/Владимир Федоренко, Владимир Песня
Источник: www.sports.ru